Сэр де Во пришел к Ричарду и встал у двери, через которую следом за ним проскользнул энгаддийский пустынник.
Ричард, не обращая внимания на присутствие последнего, обратился к де Во:
– Барон Гилсленд, возьмите сейчас трубача и герольда и отправьтесь в шатер австрийского эрцгерцога. В присутствии рыцарей и окружающей его свиты вы передадите ему от моего имени, что я обвиняю его в похищении нашего национального знамени. Не забудьте прибавить, что я требую, чтобы знамя было поставлено на прежнее место через час. Я хочу, чтобы он сам нес знамя в сопровождении своей блестящей свиты. Рядом с нашим знаменем он должен положить опрокинутое австрийское знамя и отрубленную голову того, кто первый посоветовал ему подшутить надо мной. Если он в точности исполнит мое приказание, то я прощу ему его вину.
– А если австрийский эрцгерцог ответит мне, что знамя похищено не по его указанию? – спросил сэр барон де Во.
– Тогда вы скажете ему, что король Ричард сумеет доказать, что он лжет. Я добьюсь своего!
– Государь, подумайте сначала, – сказал де Во. – Ведь вы дали слово свято соблюдать мир во время Крестового похода, ваши слова, несомненно, вызовут раздоры.
– А ты подумай о том, что тебе давно пора научиться немедленно исполнять приказания твоего государя, а не постоянно с ним спорить, – нетерпеливо проговорил Ричард. – И ты толкуешь о церковном мире! Да кто же теперь заботится о сохранении его? Мы все пришли сюда для чести и славы! Пропажа знамени позорит мою честь! Ступай, да поскорее!
Де Во пожал плечами и хотел уже выйти из палатки, как кармелитский монах сделал ему повелительный знак рукой, чтобы он не уходил. Он подошел к королю, одежда спустилась с его плеч, обнажив широкие рубцы на теле, его глаза горели вдохновенным пророческим блеском. Он стоял, протянув вперед правую руку, словно великий пророк древних времен.
Ричард, хотя и был сердит, но всегда с известной долей уважения относился к людям священного сана, поэтому он первый поклонился ему и приготовился выслушать его речь.
Пустынник еще раз показал знаком сэру де Во, чтобы тот не уходил, затем быстро подошел к королю и стал перед ним на колени. Это сильно смутило Ричарда.
– Встань, встань, – старался он поднять его. – Тебе не подобает преклонять передо мной колени, служитель Всевышнего! Говори смело, что тебе нужно от меня? Или тебе грозит какая-то опасность?
– Сегодня ночью, государь, я долго следил за небесными звездами. Мне тяжело сообщать тебе неприятные известия, но это мой долг, так слушай: вблизи тебя есть враг, который хочет посягнуть на твою жизнь. Если ты не сломишь хоть немного свою гордыню, то, как вещает Сатурн, смерть поразит тебя немедленно.
– Замолчи наконец, безумный старик. Ты ведь христианин, монах, а занимаешься богопротивными делами, мудрые люди не верят в эту науку!
– К сожалению, я еще не сошел с ума, хотя и желал бы подчас этого. Я сознаю, что во мне еще не совсем угасла искра рассудка, я могу заботиться не о себе, а о церкви и людях. Если ты меня спросишь, в чем заключается благо христианства и Крестовых походов, то мои ответы, наверное, покажутся тебе мудрыми. Если же ты заговоришь со мной о моем личном «я», то сочтешь меня безумцем.
– Слушай, я не хочу расторгать священного союза, – сказал, смягчившись, Ричард, – но ведь они оскорбили меня и должны загладить свою вину.
– Я и пришел к вам, государь, от имени верховного Совета, который был созван Филиппом Французским для обсуждения этого постыдного дела. Все члены Совета единодушно решили, чтобы знамя снова было водворено на холм Святого Георгия и во что бы то ни стало был найден и казнен преступник.
– Как ты думаешь, отец, справедливо ли я подозреваю участие в этом деле австрийца? – спросил король.
– Видишь ли, государь, австрийский эрцгерцог заявил, что готов к испытанию, которому его подвергнет Иерусалимский патриарх, чтобы только оправдаться в глазах рыцарства.
– Но согласится ли он на поединок? – быстро спросил король.
– Его клятва не позволит ему принять твое предложение, да и верховный Совет тоже.
– Не позволит! – запальчиво перебил монаха король. – Но довольно, отец мой, я понял теперь все безрассудство моего намерения оскорбить австрийца. Однако я буду добиваться, чтобы его подвергли испытаниям, и с любопытством стану смотреть на клятвопреступника.
– Полно, Ричард, успокойся! – сказал пустынник. – Ведь никто не захочет чтить своих властителей, если они сами не уважают друг друга. Государь, как мне больно и стыдно бывает за тебя, когда ты предаешься необузданному гневу. Кому больше дано, с того больше и спрашивается!
Пустынник вдруг остановился и задумался. Затем заговорил снова:
– Государь, небо на время отклоняет свой приговор, ангел смерти удержал свою руку, но я все-таки вижу, как меч сверкает в его руке, и скоро-скоро Ричард, это гордое Львиное Сердце отойдет в горные селения!
– Скажи мне, когда это будет? – спросил король. – И что же делать? Я постараюсь, чтобы за этот короткий срок моя жизнь была полна славы и наслаждений.
– Увы, мой благородный король, – грустно произнес пустынник, и, казалось, слеза скатилась по его иссохшей щеке. – Жизнь твоя будет уныла и печальна. Ты умрешь пленником, не оставив после себя потомства, твой обедневший от беспрерывных налогов народ не будет оплакивать твоей кончины. Ты не позаботишься о просвещении отечества, ты не устроишь блага твоих подданных.
– Но зато слезы моей возлюбленной жены почтят мой прах, – произнес Ричард. – Это утешение, какого ты, монах, не поймешь!