Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине - Страница 84

– Я не понимаю тебя, – проговорил шотландский рыцарь то бледнея, то краснея, так как чувствовал, что разговор принимает щекотливый и тягостный для него оборот.

– Не понимаешь! – в изумлении воскликнул эмир. – В таком случае я должен сказать, что если то, что я увидел в шатре короля, ускользнуло от твоего внимания, тогда зрение твое тупее деревянного меча скомороха. Правда, ты в то время был приговорен к смерти, но если бы мне даже отсекли голову на месте, то и тут последний взгляд моих потухающих очей с восторгом взирал бы на это райское создание, упоительную красавицу с роскошными золотыми кудрями, с большими выразительными блестящими глазами, с чудными, полными величия и благородства чертами лица, эту родственницу английского короля, достойную быть царицей мира. Клянусь гробом пророка, я сомневаюсь, чтобы гурия, предназначенная поднести мне чашу бессмертия, могла бы заслуживать таких же нежных ласк, как эта красавица.

– Сарацин! – сурово воскликнул шотландский рыцарь, скрывая гнев. – Ты говоришь о супруге английского короля Ричарда, а о ней можно говорить не иначе как о королеве, она не может быть той, в которую, кто бы он ни был, осмеливался влюбиться.

– В таком случае извини, – спокойно произнес эмир, – я совершенно забыл, что вы, рыцари, боготворите женщин благородного происхождения. Вы, странные люди, создаете из женщин предмет поклонения и обоготворения, тогда как они созданы для любви и наслаждения мужчины. Но если ты требуешь почтения этому бренному идолу, который все-таки остается только женщиной, то к ее черноволосой спутнице с большими и выразительными красивыми глазами, ты испытываешь чувство восторга. Да, признаюсь, в осанке и этой красавицы есть что-то небесное и возбуждающее к ней почтение или, по-твоему, поклонение. Да, это так, но в то же время могу тебя уверить, что она сама внутренне возблагодарила бы своего почитателя и возлюбленного, если бы он поступил бы с ней как со смертной, а не как с богиней.

– Неверный! – раздраженно воскликнул сэр Кеннет. – Ты так же должен почитать и ее: она родственница Ричарда Львиное Сердце.

– Почитать ее, – повторил эмир с пренебрежением, – впрочем, отчего же и нет, когда она будет женой Саладина.

– Султан не достоин коснуться губами земли, по которой ходит Эдит Плантагенет! – громко и запальчиво воскликнул шотландский рыцарь, вскочив с постели.

– Что ты сказал, гяур? – Эмир схватился за рукоятку кинжала, его лицо вспыхнуло и зарделось, как раскаленное железо, его щеки, губы, шея судорожно вздрагивали, так что от гнева задрожал каждый волосок его бороды и усов. Шотландский рыцарь, не смущаясь выдержавший гневный порыв Ричарда Львиное Сердце, не испугался и вспыхнувшей ярости сарацина.

– То, что я сказал, – продолжал он, скрестив на груди руки и устремив спокойный взор на эмира, – если бы мои руки были свободны, я готов подтвердить и дать удовлетворение кому бы то ни было, как в конном, так и в пешем бою. И, более того, я сочту даже удовольствием для себя подтвердить это добрым мечом против двадцати таких серпов и шил. – С последними словами Кеннет презрительно указал на изогнутую саблю и маленький прямой кинжал эмира.

Сарацин, однако, успел овладеть собой, его гнев прошел, он опустил руку, схватившуюся за рукоять кинжала будто бы случайно.

– Клянусь мечом пророка, служащим ключом к небу и аду, – воскликнул он, – ты мало дорожишь жизнью, произнося такие речи! Поверь, если бы твои руки были свободны, как говоришь, то и одного правоверного было бы достаточно, чтобы заставить тебя образумиться и, скорее, пожелать видеть их в цепях.

– Лучше бы мои руки отрубили по плечи, – ответил сэр Кеннет.

– Пусть так, – начал снова кротким и мирным голосом эмир, – положим, что твои руки скованы твоим же чувством признательности и дружелюбия, и в этом смысле я вовсе не намерен их пока освобождать. Мы уже испытали нашу силу и мужество и, быть может, придет час, когда мы еще раз вступим друг с другом в бой, и да будет позор тому, кто первый отступит. Но теперь мы друзья, и я ожидаю от тебя помощи и сочувствия, а не оскорблений и вызова на бой.

– Да, теперь мы друзья! – повторил рыцарь.

Прошло несколько минут, в продолжение которых оба они хранили молчание. Запальчивый эмир расхаживал по шатру, словно лев в просторной клетке, который, раньше чем лечь, ищет успокоения после сильного раздражения. Шотландец, будучи намного хладнокровнее, оставался в том же положении, что и во время всего их разговора, также стараясь умерить охвативший его гнев.

– Будем рассуждать спокойно, – первым заговорил эмир. – Как тебе известно, я врач, а тот, кто искренне желает исцеления своей раны, не должен бояться прикосновения врача. Пойми, что я как врач хотел исследовать твою сердечную рану: ты любишь эту родственницу Мелека Рика, твоя гневная вспышка выдала тебя. Сними же завесу, покрывающую твои помыслы, но, если не хочешь, не снимай. Глаза мои и без того проникнут сквозь все покровы.

Сэр Кеннет некоторое время молчал, опустив голову, затем тихо проговорил:

– Да, я любил ее… Я любил ее, как любят благодать небесную, я желал ее благоволения, как желают прощения от небес.

– И ты перестал ее любить? – спросил Ильдерим.

– Увы, я утратил право на это, – ответил Кеннет. – Но, прошу тебя, прекратим этот разговор, твои слова раздирают мне душу.

– Позволь мне задать тебе еще один вопрос, – продолжал Ильдерим. – Скажи мне, выбрав целью своих желаний и стремлений эту высокородную особу, надеялся ли ты, бедный неизвестный воин, что желания твои когда-либо осуществятся?