Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине - Страница 70

– Стало быть, ветер благоприятный, Калиста? – спросила Беренгария, очень обрадованная снисходительностью короля. – Поверьте мне, Ричарду, несмотря на то что он и великий полководец, трудно одержать над нами победу. Скажу словами пиренейских пастухов моей милой Наварры: часто, кто рассчитывает на чужую шерсть, сам уходит обстриженным.

Внимательно выслушав все подробности, какие сообщила ей Калиста, королева надела самое роскошное платье и, прибегнув ко всем тонкостям женского туалета, стала спокойно ожидать прибытия супруга. Вскоре король вошел в шатер королевы.

Беренгария отлично сознавала силу своего влияния на Ричарда и знала о его безграничной привязанности к ней. Уверенная, что приступ гнева у ее супруга миновал, она вновь ощутила себя полновластной властительницей его сердца. Вместо того чтобы с покорностью выслушать упреки короля, вполне заслуженные из-за ее легкомысленного поведения, она оправдывалась, объясняя все невинной шуткой. Ей удалось убедить короля, что она не поручала Нектабанусу вести рыцаря дальше холма Святого Георгия, где он стоял на посту, и что ей никогда и в голову не приходило приглашать в свой шатер сэра Кеннета.

Защищаясь с присущим ей красноречием, Беренгария прибегла к весьма искусному маневру, перейдя к обвинению самого Ричарда в неуместной жестокости. По ее словам, король отказал ей в такой ничтожной милости, как пощада несчастного рыцаря, который от ее невинной шутки мог лишиться жизни из-за скоропалительного строгого приговора военного суда. Она плакала и рыдала, продолжая обвинять своего супруга в жестокости, которая могла бы сделать ее несчастной на всю жизнь, так как она никогда не могла бы забыть казни невинного человека. Во сне ее постоянно преследовал бы образ жертвы, и, как знать, – такие примеры не редкость, – тень жертвы могла бы ее преследовать и наяву. И вот эти бесконечные страдания она должна была переносить из-за суровости того, кто клянется ей в покорности, называет себя ее рабом, считает за счастье исполнение ее малейшей прихоти.

Несколько напыщенное красноречие Беренгарии сопровождалось такими обычными женскими приемами, как слезы и вздохи. Ее жалобный голос и жесты были направлены на то, чтобы показать – не гордость и не упрямство, а горечь из-за того, что так ничтожно ее влияние на дорогого для нее Ричарда, особенно оскорбительна для нее.

Добрый по природе, Ричард очутился в крайне затруднительном положении. Он совершенно напрасно призывал ее образумиться, пытался убедить, что в ней говорит лишь чувство ревности по якобы угасшей любви и, конечно, не мог проявлять строгость по отношению к такому прелестному созданию, каким ему продолжала представляться Беренгария.

Защищаясь по мере возможности, он старался рассеять ее сомнения, уверяя в своей любви к ней, и успокаивал ее. Наконец он сказал ей, что даровал жизнь сэру Кеннету и поручил его попечение великодушному маврскому врачу, который, безусловно, лучше всех сумеет позаботиться о его жизни и здоровье.

Однако последние слова короля произвели на Беренгарию совершенно противоположное действие. Вся ее досада, по-видимому, снова всколыхнулась при мысли, что именно сарацину удалось добиться королевской милости, когда она на коленях умоляла Ричарда не доверяться этому врагу по религии.

При этом новом упреке Ричард вышел из терпения и сурово напомнил:

– Беренгария, этот врач спас мне жизнь, и если ты ею хоть немного дорожишь, то не станешь меня укорять в той ничтожной и единственной награде, которую он согласился от меня принять.

Королева почувствовала, что ее игры зашли слишком далеко.

– Так почему же ты, мой Ричард, не привел ко мне этого мудреца! – воскликнула она. – Тогда бы и английская королева могла бы выразить ему свою признательность и уважение как тому, кто не дал померкнуть солнцу рыцарства, славе Англии, свету жизни и надежде бедной Беренгарии.

Наконец супружеская ссора прекратилась. Однако, поскольку виновника найти все-таки было необходимо, то король вместе с королевой пришли к выводу, что во всем виновен Нектабанус. Уродство и выходки этого карлика уже давно надоели Беренгарии, и она решила изгнать его вместе с его уродливой супругой Женевьевой, а от наказания розгами его избавили исключительно потому, что королева уверила своего супруга, будто карлик был уже телесно наказан. Поскольку Ричард должен был немедленно отправить к Саладину посла с извещением о решении верховного Совета возобновить тотчас по истечении срока перемирия военные действия и в то же время желал послать ему богатый дар в благодарность за оказанные лекарем услуги, то он решил присоединить к подарку и двух карликов как диковинную редкость. По мнению короля, безобразие этих уродов и их слабоумие особенно повышали ценность подарка.

В тот же день королю предстояло и другое свидание – с леди Эдит, перед которой Ричард считал себя немного виноватым и поэтому хотел загладить любезностью свою недавнюю вспышку.

Заручившись согласием Эдит переговорить с ней наедине, он направился в ее комнату, находившуюся рядом с покоем королевы. Свидание и беседа произошли в присутствии двух коптских невольниц, стоявших на коленях в самом отдаленном углу горницы. Эдит встретила короля в весьма скромной одежде, без всяких украшений, покрытая с головы до ног вуалью, которая не скрывала, однако, изящного очертания ее фигуры и миловидной головки. При входе Ричарда она встала, низко ему поклонилась и села только по его приказанию, а когда король занял место рядом с ней, красавица опустила веки и молча ожидала, о чем ему будет угодно с ней говорить.