Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине - Страница 112

112

– Что это значит? Как ты смел предстать передо мной, когда я тебя не звал?! – вскрикнул Саладин, увидев вдруг карлика Нектабануса.

Видимо, приключилось что-то особенное, если он, незваный, решился вбежать в палатку султана. Уродливые и непропорциональные черты его лица стали еще безобразнее от того ужаса, который охватил его: выпученные глаза выступали из орбит, непомерно большой рот был раскрыт, сухощавые руки с их узловатыми и растопыренными пальцами тянулись вперед.

– Что с тобой? – строго спросил Саладин.

– Accipe hoc! – пробормотал карлик, едва переводя дыхание.

– Что это значит? Что ты говоришь?

– Accipe hoc! – вторично пробормотал объятый ужасом карлик, не сознавая, что он повторяет одни и те же два слова.

– Пошел вон! – крикнул султан. – Я теперь не в том настроении, чтобы слушать твои глупости.

– О, я не настолько глуп, – возразил Нектабанус. – Выслушай меня, мой повелитель, выслушай меня, великий султан.

– Дурак ли ты или мудрец, – сказал Саладин, – это твое дело, но если тебя действительно кто-то обидел, я готов тебя выслушать. Следуй за мной!

Он повел его во внутреннее помещение шатра и стал внимательно слушать его взволнованную, едва связную речь.

Однако вскоре их разговор был прерван звуками труб, возвещавших о прибытии христианских государей на пир к султану. Всех без исключения гостей Саладин принял с утонченной вежливостью, радушием и достоинством, приличествующими их сану. По отношению же к молодому графу Хантингдонскому Саладин выказывал особенное дружелюбие и приветливость, поздравив его с восстановлением им своей рыцарской чести и с помолвкой с принцессой Эдит Плантагенет, хотя, как добавил Саладин, эта помолвка и разрушила его собственные надежды.

– Но не думай, благородный шотландец, – продолжал приветствие султан, – чтобы Саладин с бóльшим удовольствием встречал шотландского наследного принца, нежели Ильдерим встречал Кеннета в степи, или когда эль-хаким Адонбек принимал сраженного несчастьем рыцаря Спящего Барса. Такая благородная и мужественная душа, как твоя, сохраняет свое величие и обаяние независимо от звания и сословия, подобно тому как прохладительный напиток, который я теперь подношу тебе, одинаково сладок как в золотой, так и в глиняной чаше.

Молодой граф Хантингдонский, взяв предложенный ему кубок и выпив из него, выразил Саладину свою благодарность за все оказанные им огромные услуги и затем с улыбкой сказал ему:

– Храброму эмиру Ильдериму неизвестны были ни северные льды, ни морозы, но великолепный султан Саладин в своей знойной стране охлаждает свой шербет снегом.

– Как же ты хочешь, чтобы араб или курд равнялись своими знаниями с хакимом? – спросил султан. – Меняя платье, надо уметь менять свои познания и требования. Мне тогда хотелось видеть, как франгистанский образованный рыцарь будет вести спор с непросвещенным мусульманским военачальником, каким я тебе тогда казался, и я нарочно притворился во многом несведущим, чтобы лучше узнать тебя.

В продолжение этого разговора эрцгерцог Австрийский, стоявший невдалеке, услышав о шербете, охлажденном снегом, подошел к графу Хантингдонскому и бесцеремонно взял у него кубок из рук как раз тогда, когда тот и собирался отдать его.

– Прекрасный напиток! – воскликнул эрцгерцог Леопольд, залпом опустошив кубок до дна. После вчерашнего перепоя и сегодняшней жары шербет показался ему прекрасным прохладительным напитком.

Эрцгерцог Леопольд со вздохом передал кубок гроссмейстеру ордена тамплиеров. Но в эту минуту, когда кубок стали наполнять, по едва заметному знаку, поданному Саладином, выступил вперед карлик Нектабанус и диким голосом закричал:

– Accipe hoc!

Великий магистр ордена храмовников затрепетал, как конь, неожиданно встретивший выскочившего из-за куста опасного хищника. Однако он быстро оправился и, вероятно, для того чтобы лучше скрыть свое смущение, поднес кубок к губам. Но не успели губы его коснуться краев кубка, как внезапно, словно молния, блеснула обнаженная сабля Саладина, и голова великого магистра, как скошенный колос, свалилась с плеч и покатилась в противоположный конец шатра, туловище секунду или две оставалось стоять, а правая рука продолжала держать кубок.

Но вот туловище качнулось, грохнулось на пол и расплескавшийся прохладительный напиток смешался с кровью, хлынувшей из обезглавленного тела.

Крики «Измена! Измена!» раздались со всех сторон. Эрцгерцог, стоявший ближе всех к Саладину, державшему окровавленную саблю, побледнел и отступил на несколько шагов назад, потрясенный участью гроссмейстера. Король Ричард, как и многие прочие государи, схватился за эфес своей шпаги.

– Тебе нечего опасаться, благородный эрцгерцог, – обратился к Леопольду Саладин спокойным голосом, не придавая особого значения казни гроссмейстера. – И ты, брат мой, король Ричард Львиное Сердце, не возмущайся. Я совершил смертную казнь над этим злодеем не в наказание за все его вероломства, не за то, что он покушался на твою жизнь как короля Английского, что может засвидетельствовать собственный оруженосец великого магистра, и не за то, что он преследовал шотландского наследного принца и меня в пустыне, где мы спаслись лишь благодаря быстроте наших коней; не за то, что он подбил маронитов, уговорив их напасть сегодня утром на нас, что и было бы ими исполнено, если бы я не привел с собой достаточное число вооруженных арабов, почему и провалился его замысел, – нет, не за эти гнусные преступления, хотя каждое из них, отдельно взятое, заслуживает смертной казни, лежит он бездыханный и обезглавленный, – но за то, что полчаса тому назад, прежде чем осквернить мой шатер своим присутствием, подобно самуму, заражающему воздух, он собственноручно умертвил ударом кинжала своего боевого товарища и, к сожалению, сообщника – маркиза Конрада Монсерратского. Он расправился с беззащитным и тяжелораненным соратником, чтобы тот не признался во всех их совместных преступлениях.

112